Мой дед родился в далеком 1894 году в селе Покров Сергачского уезда Нижегородской губернии. Это даже не прошлый, а позапрошлый век.
Нам сейчас трудно представить жизнь в России более 100 лет назад. Но мне она почему то представляется простой и размеренной. Ни тебе страшных новостей о крушении самолета по телевизору, ни кризиса, ни боязни дефолта... А может прав проф. Преображенский, вся разруха у нас в головах? Но как бы там ни было, нашим дедам приходилось жить в стране, которую кидала история из стороны в сторону, и уж если была война, то уж задевала она всех, начиная от государей и кончая крестьянами из сельской глубинки.
В первый раз моего деда забрали в армию, как сказали бы в советское время в еще "царскую", в 1915 году в германскую и надо полагать, что это было время, когда на фронте не было понятно с кем воюешь с немцами или со своими горлопанами, которым было наплевать и на войну, и на офицеров, и на воинский долг. При всем при этом Иван Иванович, тогда еще просто Иван, честно отслужил больше двух лет, и приехал в свой родной Покров к жене Евдокии и маленькому сыну Михаилу уже зимой, в декабре.
Казалось бы, вот она размеренность сельской жизни - посевная, сенокос, молотьба, купание в иордани в виде креста на сельском пруду на Рождество. Дом деда стоял на красном месте, на пригорке, на Будаихе. Из окон была видна плотина, перегородившая речку. Перед домом рос дубок, который посадил Иван в свои 13 лет, а сзади дома, небольшой круглый Барский пруд, в котором родников не было, зато рыба была! Говорят его барин для себя выкопал, да рыбу туда запустил. Справа стоял дом брата Павла. Дома стояли так близко друг к другу, чтоб только человеку пройти.Через это и все проблемы, однажды чуть не сгорели, из-за того что жена Павла угли из печки дома оставила, о рядом веники...
На селе никто Блохиных и не знал. Если кто приезжий спрашивал Блохиных, морщили лоб и твердили: "Да нет у нас таких..." пока кто-то не вспоминал: "Да Блохины- это ж Милуткины!" А на речке с одной стороны плотины был пруд, с другой огромный овраг-Буховище, в который по воле, а частенько и вопреки желанию местных мужиков весной прорывалась вода и бухала туда со страшным грохотом. Зимой там ребятишки на санках катались. По воскресеньям, утром по плотине длинной вереницей шли подводы. Жители окрестных деревень везли товары на ярмарку,а после обеда, ближе к вечеру в обратном направлении лошади тянули телеги с раскрасневшимися, подвыпившими мужиками, распродавшими свой товар, и везущими гостинцы женам и детям.
Именно поэтому земля на Будаихе, на которой стоял дом, в отличии от Села, что за прудом, ценилась дороже самого дома.
А осенью, когда весь урожай был убран, наступала череда свадеб. Считалось хорошим тоном венчаться именно на Покров-престольный праздник села. И что бы не происходило в стране, деревенский уклад в жизни не менялся... если б не колхозы! Везде были свои герои и антигерои. И в Покрове тоже.
Гордо вышагивал по селу местный "комиссар"-дядька Евдокии, жены Ивана- Сергей. Был он высокого роста, поэтому в его лице Советская власть в кожаной куртке, с наганом в руке смотрелась внушительно. В 19-м Ивана опять забирают в армию. Где служил, что делал он там до 1921 года неизвестно. Ясно одно, что армия была Красной, поскольку в военном билете есть соответствующая запись. А это значит, что там не были ни погон на плечах, ни офицеров, а были буденовки и комиссары.
После возвращения опять потекла размеренная жизнь, но нельзя войти в одну реку дважды, жизнь стала меняться. Появились колхозники и единоличники. И иванова лошадь стала бельмом в глазу для некоторых односельчан. Но поскольку Иван был мастеровым, да еще молодым-горячим, особых проблем ни со властью, ни с односельчанами не было. Зимой всегда ходил без варежек, и если надо было в двадцатиградусный мороз соединить лопнувшие трубы, всенепременно звали Ивана Милуткина. Он приходил и соединял их голыми руками.
В 22-м родилась Дочь Анна. Когда Михаил подрос, Иван стал брать его на заработки. Ездили под Балахну, на торфоразработки. С мая и по октябрь. В 30-е годы в Балахне стали строить ГРЭС. Михаил несколько лет присматривался и в конце 30-х устроился работать верхолазом, линии электропередач обслуживать.
От Балахнинской ГРЭС Михаила направили на Дзержинский участок. Поскольку жизнь на селе стала тяжелой, Иван Иванович решился на перевоз всего своего семейства в город, поближе к сыну и его семье. Так Блохины и попали в Дзержинск.
В конце 30-х Дзержинск-то и городом назвать было нельзя - россыпь поселков, расположенных возле заводов, трамвайная линия, длиной в 9 километров, построенная в 29-м по пескам, через сосновый лес, которая их связывала. Для города она была тем же самым, что метро в Москве - и народная стройка, и транспортное средство, и гордость одновременно! В одном из таких поселков с "поэтическим", под стать тому времени названием, ГОГРЭС (Горьковская ГРЭС) и поселились. А Михаил построил за трамвайной линией засыпуху, и поселился там со своей семьей.
Городской житель-это не крестьянин. Можно в воскресенье на трамвае и на центральную площадь съездить на народ посмотреть, на то как дома строят (никто тогда и не знал, что это "сталинки"), и крем-соды попить, и даже купить мороженое! Было это перед самой Войной.
Вскоре Ивана Ивановича забрали на финскую. В этот раз он воевал где-то в Карелии в составе Горьковского лыжного батальона стрелком.
Зима, морозы, белые маскхалаты...(не любил дед рассказывать про это). На память от той недолгой войны остался у Ивана Ивановича негнущийся палец на левой руке-результат сквозного пулевого ранения. Демобилизовался в 1940-м. Но в воздухе пахло порохом.
Началась Великая Война. Тут уж ее почувствовали все. И стала в городе жизнь хуже, чем в деревне. Иван Иванович военнообязанный, ему-то один путь - в армию, а семья на продовольственных карточках как жить будет? И опять (уже в который раз!) война разлучает Ивана Ивановича с семьей.
В 1942-м его признают годным к нестроевой службе, может по возрасту (призывали до 50 лет, а ему 49-й шел), может по ранению и направляют в войска НКВД. Дочь Анна незадолго до войны устроившаяся на ближайший завод им. Калинина телефонисткой на коммутатор, осталась на ГОГРЭСе. А жена Евдокия с шестилетнем Геной отправляется в Покров, расколачивает свой дом и заново его обживает. Здесь хоть с огорода кормиться можно.
Раз нестроевая, значит не на фронт.Забайкальский Военный округ, Бурят-Монголия (нынешняя Бурятия). Долго служил, 4 года. В основном охранял заключенных. Попадались и политические, 57-я статья.Приходилось и табуны лошадей из Монголии перегонять для нужд Советской Армии. Оттуда он вынес Печаль. До самых последних дней я видел эту Печаль в его глазах. И заунывные, как он говорил, "тюремные" песни, которые пели заключенные знал он наизусть. Пел он их вечерами, и я по малолетству их знал. Столько грусти было в этих песнях! Ничего подобного я не слышал ни до, ни после.... Это тебе не разудалый концертный шансон.
Но были и веселые моменты в армейской жизни. Был у него один товарищ, монгол. Как известно монголы не моются. Никогда! И вот однажды заманил Иван Иванович его в баню. Уж чем он его подкупил не знаю, да только сын степей думал, что в бане просто водой моются (и то для него подвиг), а там оказывается еще и мылом натирать себя надо! И не знал он бедный, что когда мочалкой трешься глаза закрывать надо. Когда мыло попало ему в глаза, он подумал, что наступил конец света. Быстрее пули вылетел из бани, долго пришлось объяснять Ивану Ивановичу, что есть хорошее народное средство от его беды - вода. С тех пор обходил он эту самую баню стороной. Так и жил недомытым. Настоящий монгол!
Все в жизни когда-нибудь кончается. Кончилась и эта Война. В 1946-м приехал Иван Иванович домой,в Дзержинск.Вернулись из деревни и Евдокия с Геннадием.
Потихоньку жизнь стала возвращаться в свое обычное, мирное русло. К тому времени у Анны родился сын Владимир. Она стала жить отдельно, здесь же на ГОГРЭСе. Иван Иванович без проблем устроился на тот же завод, что и Анна, во вневедомственную охрану. Еще свой огород завели. Жить стало интереснее, жить стало веселее.
А дуб, посаженый дедом у родного дома в Покрове все рос. Когда Иван уезжал оттуда перед войной, его ствол был толщиной в руку. И пошла гулять по селу легенда, что дед, посадил этот дуб себе на крест. А Иван Иванович был полон сил и энергии. Надо было поднимать младшего сына, и поддерживать старших. На ГОГРЭСе жили весело, почти все работали на химзаводе им. Калинина, и все друг про друга всё знали. Были там частные дома, были и бараки. Общая беда таких поселков-пожары. Не пощадила эта беда и Блохиных - сгорели!
Что такое пожар? Это не просто костер, потушили и всё. Это сгоревшее имущество, семейные реликвии, документы, деньги наконец. И вот ты стоишь перед пепелищем в чем был, и думаешь: "Как жить теперь? Всё начинать заново! Обзаводиться необходимыми вещами, восстанавливать документы. А жить-то где?!" Всё сгорело. Пол-жизни! А самовар двухведерный, тот что Иван купил давным-давно на ярмарке, спасли!
Знатный был самовар! С отчеканенными медалями на боках, с вензелями и надписями и с непременными деревянными ручками. Любили Блохины чайку попить! Остаться без самовара, это все равно, что сейчас без телевизора. Всем погорельцам дали комнатушки в бараках на ул. Октябрьской, в том же Дзержинске.И жил там Иван Иванович с женой и сыном Геннадием, до того самого счастливого дня, пока не стали выдавать ордера на отдельные квартиры в строящихся домах на улицах Суворова и Островского.
Хрущевки. Сколько о них сказано, написано! Уж досталось им и за совмещенные санузлы, и за маленький метраж, и за низкие потолки. На все равно люди были просто счастливы. Своя, отдельная. Да тут еще и газ есть? Нагоревались, живя в бараках с соседями за фанерной перегородкой, общей кухней и удобствами в конце коридора.Так и говорили: "Спасибо Никите Сергеевичу, что пол с потолком не совместил!". Но знаю точно, если б не они, так и жил бы народ в двухэтажных деревянных бараках !
Хорошо что Геннадий надумал наконец-то жениться, а то бы не видать семье двухкомнатной. Не положено! Поселили в виде исключения четверых. "Когда будет пятеро-приходите!"- говорят. Новоселье справляли одновременно со свадьбой в канун годовщины Октября - 6 ноября 1964 года. Так и стали жить две семьи в одной квартире: Иван Иванович с Евдокией Федоровной и мой отец Геннадий с моей мамой Марией, а меньше, чем через год подоспел и я.
Дед был покладистым человеком, во всем помогал моей матери, и в магазин сходит, и картошку начистит, и меня в садик отведет-заберет пока она на работе. А со мной мог часами возиться, песни "тюремные" меня петь учил. Появились телевизоры. Вот уж диковинка для деда была! Картинки поют и пляшут! Только вот в пост телевизор запрещал смотреть всем. И приходилось нам с мамой украдкой смотреть его поздно вечером, когда дед уснет.
Когда мне исполнилось 7 лет, дед заразился идеей подарить мне велосипед, да не такой как у всех мальчишек, а непременно, чтоб с мотором, или спортивный.
Дед был человек слова, скопил из своей пенсии 100 рублей, и выдал отцу, с непременным наказом купить мне спортивный велосипед "с рогами". Как на грех такие велосипеды в магазинах пропали, пришлось нам с отцом ехать на Автозавод в Горький, разведка донесла , что только там такие есть. И купили! Для деда эта покупка была венцом всей его жизни.Он был горд, что его самый младший внук разъезжает на таком "влисапеде". Ничего что, ноги не достают, ничего, что под рамой. Подрастет! Было это в счастливом 1972 году.
Дед заболел как -то внезапно. Только вчера, как обычно, ходил в магазин, в непременных своих подшитых валенках (ноги в последнее время стали мерзнуть) и на тебе..... Мать за ним ухаживала.
Однажды утром я проснулся от тихих голосов, в комнату вошла мама и сказала, что дед умер... Дуб пережил деда. В него ударяла молния и расщепляла надвое. А он все стоял. И даже после того, как его спилили, никак не могли выкорчевать пень, обливали солярой и выжигали корни, дедовы корни.