Военная Кафедра

Я учился в ВУЗе в 80-х годах. В нашем институте была военная кафедра. Там нас , тогда еще мальчишек, готовили стать офицерами-артиллеристами. Один раз в неделю, у нас это была среда, все мужская половина группы училась в отдельном корпусе, а у девчонок в этот день был выходной.

    После 4-го курса у нас были военные сборы, которые проходили на старейшем российском стрельбище – в гороховецких лагерях. 

   Жили в палатках в лесу, для августа нормально. Носили обыкновенную солдатскую форму, но с зелеными погонами – партизаны.

   Жизнь была насыщена полевыми занятиями. То мы окопы копали, то на скорость приводили в боевую готовность гаубицы, то из автоматов стреляли или под танками сидели в окопах.

Вообщем, скучать было некогда.Были еще и наряды.

  Очень хорошо помню мой первый наряд. Я должен был охранять оружейку, там, сами понимаете, была не картошка, а наши автоматы, штук 80. В наряд я заступал с 2-х часов ночи, поэтому был разбужен на самом интересном месте просмотра широкоформатного цветного сна. Принял пост, походил-пошагал возле двери склада. Присел на ступеньку склада, автомат между колен поставил, прислонился спиной к двери оружейки… В шинельке было тепло! В лесу тишина-а-а! Только летучие мыши порхают бесшумно. Я не заметил, как подкрался сон. 

   Разводящий растолкал меня, когда забрезжил рассвет. Оружейная комната оказалась закрытой и опечатанной. А куда ж она денется за моей-то спиной!!!

   Где-то уже в самом конце сборов у нас были намечены стрельбы. Ну, это как экзамен, только по военной кафедре. Заранее готовили свои огневые позиции, каждый расчет окапывал свою гаубицу или пушку.

    Нас подняли очень рано, около 3 часов ночи. Построение, ночная погрузка в «Уралы», поездка на стрельбище, прокладка связи, подготовка позиций заняла у нас около 2-х часов. Начало стрельб было назначено на 6 часов. Перед рассветом поля были покрыты густейшим туманом. Наш командир стрельб, подполковник Л., решил что бойцы, т.е. мы, слишком уж расслабились и приказал чистить затвор нашей гаубицы. Разобрали, почистили, собрали, сидим в укрытиях, ждем команды начать стрельбу.

   Когда туман рассеялся, мы увидели, что перед нами раскинулось поле, густо уставленное мишенями ( щит на двух столбах). Справа и слева расположились другие подразделения. И вот, наконец, долгожданный белый сигнал на командном пункте – можно стрелять!!! Вот слева жахнула сотка соседнего взвода – ощущение такое, что тебе дали оплеуху! Мы конечно, стреляли раньше 23-миллиметровыми снарядами, сейчас предстояло стрелять настоящими 122-миллиметровыми! 

   Первый выстрел должен делать командир. Наш подполковник, важно подошел к нашему орудию, важно скомандовал «Выстрел!», дернул за шнур и…. тишина! По нашим окопам пронеслось: «Осечка, осечка!». Все знают, что это страшно. Опять командует «Выстрел!», дергает за веревку –тот же результат! И тут мы видим, издалека видим, как его лицо наливается кровью, он набирает воздуха в легкие, и, заглушая грохот стрельбы орет: «Ё.. пи.. пи.. пи../далее следует непереводимая игра слов/, кто собирал затвор?» Теперь уже весь расчет видит, что боёк - самая главная часть затвора, стоит на станине – никого не трогает! Дружный гогот в окопах перекрыл канонаду.

   Быстро разобрали затвор, поставили боёк, собрали. Справа уже вовсю стреляют самоходки Таманской дивизии, вокруг них полыхает сухая трава. Над нами пролетают снаряды, это стреляют наши ребята с закрытой позиции, а мы все еще возимся с затвором! 

   Первый выстрел! Показалось, что тебе ударили кулаком в область лица! Но стрельба есть стрельба! Расчеты сменяли друг друга! Накрывали цели сразу и промахивались. Наш начальник кафедры – грузный полковник приказал принести ему табурет и сел сзади позиций, скрестив руки на груди, наблюдая за стрельбами. Наполеон, не иначе!

   Очередная мишень, очередное целеуказание. Наш подполковник стоит на пригорке, смотрит в бинокль и кричит наводчику: «Цель №..», наводчик орет: «Цель не вижу!» «Как не видишь! Огонь!». Наводчик, парень исполнительный, огонь, так огонь!… Снаряд разорвался метрах в 250 от нас (чтоб было понятно, осколки могут прилететь назад с шестисот метров). Мы, хоть и в касках, инстинктивно присели в своих окопах. Наш полковник, чуть с табуретки не свалился, хорошо успели за локти придержать! Подполковник Л. был красный, как рак, но стрельба продолжалась.

   До обеда отстрелялись все. Чумазые и довольные вернулись в лагерь. 

   Построение. Объявление результатов стрельб. Отличившимся объявлено увольнение на выходные домой. От КПП к полковнику несется наш связист, и белыми губами начинает докладывать: « Товарищ полкв, товарищ полк…» « Что случилось?» - рявкает тот. « Там Коля… там Колю…» - показывает рукой на дорогу. 

   Строй мгновенно рассыпается, не дождавшись команды «Разойдись!» Все мчатся к дороге, по которой с грохотом идут грузовики с орудиями. 

   Оказывается, после стрельб, наши связисты смотали всю связь, и долго-долго сидели со своими катушками у дороги, ждали, когда за ними пришлют машину. Так и не дождавшись транспорта, махнули таманцам, чтобы те подвезли до лагеря. Те, конечно, не отказали. «Уралы» шли колонной. Доехав до нашего лагеря стукнули по кабине водителю, чтоб остановился. Коля спрыгнул первым и сразу стал выгружать катушки, напарник подавал ему их из кузова. Задний грузовик протаранил их автомобиль на полном ходу, а между ними был Коля….

   Военврач, седой подполковник, ничего не смог сделать, Коля прожил еще 30 минут… Хоронили Колю на городском кладбище. У него осталась бабушка, мать,учившая меня в школе учительница и молодая жена в положении. Ребята из первого взвода - архитекторы, которых мы недолюбливали на сборах за их излишнюю аристократичность, соорудили своими руками ему грандиозный памятник из шлифованного бетона в виде рскрытой книги с каской на ней.

Оставшиеся дни сборов проходили уже без Коли.  Остались только фотографии.

     В нашей неспешности в исполнении команд командиров сквозила печаль.  Это был первый несчастный случай на военных сборах за всю историю военной кафедры.